Читать книгу "Объяснение социального поведения. Еще раз об основах социальных наук  - Юн Эльстер"

Во французской пословице, которую я цитировал раньше и процитирую еще раз, мы легко верим в то, чего боимся. Это форма предвзятости. В дополнение к тому факту, что мы естественным образом (даже в неэмоциональных состояниях) склонны придавать чрезмерную важность рискам с низкой вероятностью (глава XII), чувство инстинктивного страха тоже может заставить нас поверить в то, что опасности больше, чем на самом деле. Когда мы ночью идем по лесу, малейший звук или движение могут пробудить в нас страх, который заставит нас воспринимать как зловещие другие звуки и движения, которые мы прежде игнорировали. Страх питает сам себя. Мы также можем рассматривать это как «эффект Отелло». Я остановлюсь на этом подробнее в главе XXIII.

Безотлагательность эмоции влияет не на само убеждение, а на сбор информации, предшествующий его формированию. В результате получается неполное убеждение, основанное на меньшем количестве информации, чем следовало бы, но непредвзятое, склоняющееся за или против конкретного вывода, который агент хочет считать истинным. На практике, однако, оба механизма идут рука об руку и усиливают друг друга. Сначала агент формирует вызванную эмоциями предвзятость, а потом безотлагательность эмоции мешает ему собрать информацию, которая могла бы скорректировать пристрастность. Как мы видели в предыдущей главе, реальность до некоторой степени ограничивает принятие желаемого за действительное. Противоположный ему феномен также подвержен этим ограничениям. Следовательно, если бы агент собрал больше информации, ему было бы труднее упорствовать в предвзятом убеждении.

Тем не менее я должен повторить, что сбор большого количества информации может оказаться нерациональным. Если вы потратите слишком много времени на то, чтобы решить, похож предмет на дороге на палку или на змею, вы рискуете погибнуть. Следует также заметить, что в неэмоциональных состояниях существует тенденция упускать из виду затраты упущенных возможностей и обращать больше внимания на наличные расходы (глава XII). Столкнувшись с возможным риском, агент может не захотеть принимать серьезные меры предосторожности из-за прямых издержек от них, не придавая значения тому факту, что бездействие тоже может обойтись дорого. Таким образом, в некоторых случаях безотлагательность эмоции может обеспечить полезную корректировку этой иррациональной тенденции. В то же время, повторим, безотлагательность и неполные убеждения могут скорее создать проблемы, чем решить их.

Эмоции и трансмутация

Из-за нормативной иерархии мотиваций (глава IV) люди могут стыдиться своих эмоций. Например, в зависти признаются немногие. Когда Яго говорит: «Пусть этого не будет. А у Кассио жизнь так красива, что я сам себе кажусь уродом», – он необычно, возможно даже, недопустимо откровенен. Самая распространенная реакция на осознание испытываемой зависти – мысленное пожимание плечами. Человек осознает болезненное чувство неполноценности, у него появляется мимолетная деструктивная интенция, но затем он переступает через это и идет дальше. Иногда, тем не менее, эмоция может оказаться насколько сильной, что ее нельзя игнорировать. В то же время она не может быть признана. Решением конфликта может стать трансмутация зависти в праведное негодование посредством соответствующего переписывания сценария. Я могу рассказать себе историю, согласно которой другой получил предмет моей зависти незаконными или аморальными средствами и, возможно, за мой счет; таким образом, зависть преобразована в аристотелевское негодование или гнев.

РИС. VIII.2

В главе VII я обсуждал мотивированное формирование убеждений. Как показано на рис. VIII.2, этот феномен может быть встроен в процесс мотивированной мотивации, которую я рассматривал в главе IV. Для того чтобы агент мог принять мотивацию, которой он стыдится, может потребоваться когнитивное переписывание сценария.

Преобразование зависти в праведное негодование может также происходить более прямым образом. Зависть не только постыдна, она причиняет боль. Вера в то, что другой добился успеха там, где мог бы я, приложи я больше усилий, может быть очень неприятна. Чтобы облегчить боль, я могу принять ту же самую историю о недостойных корнях успеха другого человека.

Вина тоже переносится с трудом, особенно если человек горд. Гордые индивиды легко могу сочинить историю, в которой переложат всю вину на других людей: «Тех, кому они причиняют вред, они еще и ненавидят» (Сенека). Эта модель роднит, например, властителей эпохи Возрождения, древних тиранов и других владетельных особ. Озабоченность своим образом может также вызвать стремление избегать раскаяния. Некоторым индивидам так трудно признать свою ошибку, что они продолжают убыточную деятельность, вместо того чтобы прекратить ее, следуя требованиям рациональности. Это ошибка необратимых затрат, которую также иногда называют ошибкой Вьетнама, ошибкой Конкорда. Я подробнее остановлюсь на этом в главе XII.

Культура и эмоции

Универсальны ли эмоции? Если нет, есть ли универсальные эмоции? Я скажу твердое «да» в ответ на второй вопрос и осторожное «да» – на первый.

То, что эмоции универсальны, кажется ясным. Есть полтора десятка эмоций – счастье, удивление, страх, печаль, отвращение и гнев, проявление которых на лице человека узнается независимо от культуры. Если кто-то, подобно мне, считает, что социальные нормы существуют во всех обществах, то эмоции, на которые они опираются, должны быть универсальными. Можно было бы представить общество, в котором люди чувствуют гнев, когда обижены, но не испытывают (картезианского) негодования, когда кто-то причиняет вред третьей стороне. Мне трудно поверить в то, что такое общество существует; возможно, я ошибаюсь. Если любовь универсальна (см. дальнейшее обсуждение), то не является ли такой же и ревность?

Говорят, что у японцев есть эмоция амаэ (грубо говоря, беспомощность и стремление быть любимым), которая не существует в других обществах. Кроме того, утверждалось, что древняя Греция была культурой стыда, в отличие от современных культур вины, что романтическая любовь – современное изобретение, что чувство скуки (если это вообще эмоция) возникло недавно. Однако нельзя исключать, что эти якобы отсутствующие эмоции могли существовать, но не быть концептуализированными членами этого общества. Эмоция как таковая может быть распознана сторонним наблюдателем, но не быть признана самим обществом. На Таити мужчина, которого оставила женщина, будет проявлять поведенческие симптомы печали, заявляя при этом, что всего лишь устал. На Западе концепция романтической любви появилась относительно недавно – во времена трубадуров. До этого была только веселая чувственность или безумие. Но возможно и, по моему мнению, очень вероятно, что опыт романтической любви встречался, даже когда у общества не было концепции для него. Люди могут любить друг друга, сами того не замечая, в то время как эмоции будут бросаться в глаза посторонним наблюдателям из собственного или другого общества. Древние греки демонстрировали набор эмоций, связанных с чувством вины, – гнев, прощение или возмещение ущерба, что указывает на ее наличие, даже если у них отсутствовало для этого название. То, как люди осмысляют эмоции, может зависеть от конкретной культуры, хотя сами эмоции могут от культуры не зависеть.